Фестиваль памяти мастера
Лейла Абдуллаева, «Азербайджанские известия», 17.04.2013. Оригинал материала
В бакинской филармонии состоялось открытие V Международного фестиваля современной музыки имени Кара Караева. Как известно, композитор вошел в историю азербайджанской культуры не только как художник большого масштаба, но и как учитель, который в эпоху, отнюдь не благоприятную подобному, распахнул перед своими соотечественниками окно в мир современной музыки. И в этом смысле проводящиеся с 1986 года фестивали, предполагающие звучание современных опусов самых различных направлений, являются прекрасной данью памяти великого человека.
Первый форум такого рода был организован в 1986 году по инициативе Фараджа Караева, при активном участии дирижера Рауфа Абдуллаева и композитора Олега Фельзера. II — в 1988-м, III — в 1990-м. Прерванная традиция возобновилась в 2011 году. Нынешние празднества проходят под знаком 95-летнего юбилея со дня рождения мастера. Красноречивым свидетельством тому стал весь антураж заглавного концерта, прежде всего оформление филармонии: большой, отчасти непривычный портрет композитора на сцене и размещенная в фойе экспозиция фотографий, нотных изданий, брошюр, посвященных его жизни и творчеству. Если же говорить о музыкальном содержании концерта, то к нему, пожалуй, больше всего подходило название «истоки», что соответствовало концепции как данного конкретного вечера: некий круг близких Караеву имен, так и всего фестивального марафона в контексте хронологии и традиций современной музыки.
Как и полагается на подобных мероприятиях, вечер начался с торжественной части — в данном случае это было выступление заместителя министра культуры Адалята Велиева, который в своей небольшой речи очертил основные вехи творческой биографии музыканта и напомнил о вкладе Кара Караева в развитие азербайджанской культуры. Казалось бы, зачем в очередной раз? Но, во-первых, в зале было много молодежи, явно не знакомой с подробностями жизни композитора, а во-вторых, подобное напоминание даже для тех, кто хорошо знаком с фактами, служит всегда поводом для их переосмысления с позиций сего дня. И в данном случае скупое перечисление должностей, занимаемых Караевым в разные периоды жизни (художественный руководитель филармонии, ректор консерватории, председатель Союза композиторов Азербайджана), связывало причинно-следственными связями жизнь одного человека с тем взлетом отечественной культуры, который без личности подобного уровня был бы попросту невозможен.
Конечно, перечисление всех советских регалий композитора (Герой Социалистического Труда, кавалер ордена Ленина) выглядело с позиций современности, по меньшей мере, странным, но в контексте рассказа о конкретной личности подобное можно расценивать как некое документальное свидетельство прижизненного признания заслуг на государственном уровне. В конце концов, Караев был не только большим художником, но и крупным общественным деятелем, да и творчество его неотделимо от категорий времени и страны, что в контексте форума, посвященного современной музыке, представляется фактом немаловажным. Дело в том, что при всех поисках новых средств выразительности и стремлении к обновлению музыкального языка, по складу своего дарования и мироощущения композитор оставался приверженцем так называемой музыки идей и серьезных концепций.
В этом он выступает как наследник трехвековой традиции европейского симфонизма, противоположной другой, в наше время тоже вполне устоявшейся традиции, а именно — музыке, ставящей во главу угла звуковые конструкции как таковые и предполагающей самые различные ее интерпретации со стороны слушателя.
Вот таким же создателем музыки, исполненной трагического осознания противоречивости и несовершенства мира, был великий учитель Караева Дмитрий Шостакович, и каждая из его симфоний, помимо чисто музыкальных смыслов и идей, несет в себе и ясно ощущаемый внемузыкальный подтекст. В этом отношении музыку его можно рассматривать как своеобразный документ эпохи. Взять, к примеру, исполненную в концерте Девятую симфонию, созданную композитором в 1945 году. Далекая от монументальности и пафоса, она не оправдала надежд вождя народов, который ожидал услышать в ней своего рода гимн героической победе советского народа, а потому долгое время не исполнялась. В произведении господствуют образы какой-то юношеской наивности, радужных мечтаний (чего стоит найденный композитором художественный эффект беззаботного флейтового свиста). Сам Шостакович в свое время говорил, что просто хотел дать людям какой-то роздых после горестей пережитого. Но ведь как бывает в искусстве — не предвестник ли это того образа оттепели пятидесятых, который мы услышали спустя несколько лет в лейтмотиве фильма «Я шагаю по Москве»? Такое вот предвиденье в таком вот абстрактном искусстве, как музыка. Не вдаваясь в музыковедческий разбор, скажу о том, что главный контраст этого пятичастного полотна представляет соотношение музыки четвертой — медленной и всех остальных частей. Словно стремлению погрузиться в страшную подноготную происходящего все время противостоит какое-то настойчивое желание отстраниться, уйти от всего этого. Подобные настроения воплощают все подвижные части симфонии: то это плавное, вальсовое течение жизни, то взрывчатое скерцо, то какой-то плакатный галоп всеобщего веселья, вовлекающего героя в свою стихию отчаянной бездумности. Одним словом, музыка больших идей.
Вот такой же музыкой с явно ощущаемой трагической подоплекой предстала и Скрипичная соната Кара Караева, переложенная Фараджем Караевым для скрипки с оркестром и получившая новое название Quasi uno concerto.
Наверное, у многих музыкантов сама идея подобного переложения (ох, уж эти ремейки) вызвала отторжение и недоумение: почему нужно давать свою версию произведения классика? Но вот произведение прозвучало в исполнении московского солиста Станислава Малышева и, думаю, на большинство публики произвело глубокое впечатление. Получилась своего рода трансформация жанра: из камерной композиция превратилась в симфоническую, а это потребовало более крупных штрихов, более эффектных средств выразительности. В результате образы несколько сместились в сторону зримости и выпуклости. Если в дуэте скрипки и фортепиано трагический подтекст несбывшихся надежд, неосуществившихся мечтаний можно было только улавливать в чуть заметных штрихах музыкального текста, то в условиях концертного жанра идея конфликта личного и общего выступила на первый план. Это «общее» подавалось очень выпукло в оркестровой партии — то в нарочитом маршевом ритме, с которым трогательно спонтанная тема героя вступала в явный конфликт, то в каких-то душещипательных оркестровых подъездах, которым партия скрипки опять же противоречила. Интересно, что в подобном оркестровом переложении абсолютно нивелировалась неоклассическая составляющая этого опуса. Вот такая вот жизнь произведения после… Можно принимать или не принимать, но художественное впечатление сильное.
Предваряя второе отделение концерта, музыковед Джангир Селимханов объяснил свое несколько запоздалое выступление с комментариями по поводу исполняемых опусов тем, что современное искусство, как никакое другое, апеллирует к индивидуальному восприятию и трактовкам слушателей, которым не следует мешать. Да, эмоциональному пылу романтизма ХХ век противопоставил игры интеллекта и воображения. На смену протяженным темам-мелодиям и кульминационным нагнетаниям пришла холодноватая музыка штрихов и намеков. Как образец такого рода искусства прозвучала Вторая симфония «Триптих» Хайяма Мирзазаде, одного из первых учеников Караева, ныне — убеленного сединами мастера. Опус яркий, мастерски выполненный. За графичностью, экономностью средств, раскрывающих всевозможные перипетии жизни одного мотива, угадывалась могучая тень одного из главных мэтров современной музыки Игоря Стравинского. Этот деловой холодок в изложении материала, эта лежащая на поверхности ирония, скрывающая глубоко запрятанные эмоции, а также некая контурность в обрисовке событий — все свидетельствовало о мастерстве и отменном вкусе. Плюс органичность в преломлении национальных корней, унаследованная Мирзазаде от своего учителя.
И, наконец, в заключение концерта прозвучал опус итальянского композитора Респиги под названием «Пинии Рима». Предпосланный исполнению поясняющий комментарий музыковеда Селимханова явился в данном случае абсолютно необходимой преамбулой к музыке, потому что наверняка многие из сидящих в зале не знали, что «пинии» — это название красивых деревьев, украшающих дорогу к Риму, как и то, что произведение, созданное в 1924 году, было особенно любимо диктатором Муссолини и ровно поэтому запрещено в СССР диктатором Сталиным. Между тем музыка эта, красочная, мелодичная, по своему стилю принадлежит скорее веку романтизма, включена же в программу фестиваля как одна из почитаемых Караевым партитур. Опять же повод для размышлений о вкусах, путях развития таланта и мастерства. Композиция была исполнена на одном дыхании: роскошные, буквально переливающиеся блеском оркестровые краски плюс продемонстрированное дирижером прекрасное чувство формы, направленность ее к кульминации, которая прозвучала очень эффектно с участием расположенных на верхних балконах духовых. Достойный, по-настоящему праздничный аккорд, соответствующий началу фестивальной недели.
В бакинской филармонии состоялось открытие V Международного фестиваля современной музыки имени Кара Караева. Как известно, композитор вошел в историю азербайджанской культуры не только как художник большого масштаба, но и как учитель, который в эпоху, отнюдь не благоприятную подобному, распахнул перед своими соотечественниками окно в мир современной музыки. И в этом смысле проводящиеся с 1986 года фестивали, предполагающие звучание современных опусов самых различных направлений, являются прекрасной данью памяти великого человека.Первый форум такого рода был организован в 1986 году по инициативе Фараджа Караева, при активном участии дирижера Рауфа Абдуллаева и композитора Олега Фельзера. II — в 1988-м, III — в 1990-м. Прерванная традиция возобновилась в 2011 году. Нынешние празднества проходят под знаком 95-летнего юбилея со дня рождения мастера. Красноречивым свидетельством тому стал весь антураж заглавного концерта, прежде всего оформление филармонии: большой, отчасти непривычный портрет композитора на сцене и размещенная в фойе экспозиция фотографий, нотных изданий, брошюр, посвященных его жизни и творчеству. Если же говорить о музыкальном содержании концерта, то к нему, пожалуй, больше всего подходило название «истоки», что соответствовало концепции как данного конкретного вечера: некий круг близких Караеву имен, так и всего фестивального марафона в контексте хронологии и традиций современной музыки.
Как и полагается на подобных мероприятиях, вечер начался с торжественной части — в данном случае это было выступление заместителя министра культуры Адалята Велиева, который в своей небольшой речи очертил основные вехи творческой биографии музыканта и напомнил о вкладе Кара Караева в развитие азербайджанской культуры. Казалось бы, зачем в очередной раз? Но, во-первых, в зале было много молодежи, явно не знакомой с подробностями жизни композитора, а во-вторых, подобное напоминание даже для тех, кто хорошо знаком с фактами, служит всегда поводом для их переосмысления с позиций сего дня. И в данном случае скупое перечисление должностей, занимаемых Караевым в разные периоды жизни (художественный руководитель филармонии, ректор консерватории, председатель Союза композиторов Азербайджана), связывало причинно-следственными связями жизнь одного человека с тем взлетом отечественной культуры, который без личности подобного уровня был бы попросту невозможен.
Конечно, перечисление всех советских регалий композитора (Герой Социалистического Труда, кавалер ордена Ленина) выглядело с позиций современности, по меньшей мере, странным, но в контексте рассказа о конкретной личности подобное можно расценивать как некое документальное свидетельство прижизненного признания заслуг на государственном уровне. В конце концов, Караев был не только большим художником, но и крупным общественным деятелем, да и творчество его неотделимо от категорий времени и страны, что в контексте форума, посвященного современной музыке, представляется фактом немаловажным. Дело в том, что при всех поисках новых средств выразительности и стремлении к обновлению музыкального языка, по складу своего дарования и мироощущения композитор оставался приверженцем так называемой музыки идей и серьезных концепций.
В этом он выступает как наследник трехвековой традиции европейского симфонизма, противоположной другой, в наше время тоже вполне устоявшейся традиции, а именно — музыке, ставящей во главу угла звуковые конструкции как таковые и предполагающей самые различные ее интерпретации со стороны слушателя.
Вот таким же создателем музыки, исполненной трагического осознания противоречивости и несовершенства мира, был великий учитель Караева Дмитрий Шостакович, и каждая из его симфоний, помимо чисто музыкальных смыслов и идей, несет в себе и ясно ощущаемый внемузыкальный подтекст. В этом отношении музыку его можно рассматривать как своеобразный документ эпохи. Взять, к примеру, исполненную в концерте Девятую симфонию, созданную композитором в 1945 году. Далекая от монументальности и пафоса, она не оправдала надежд вождя народов, который ожидал услышать в ней своего рода гимн героической победе советского народа, а потому долгое время не исполнялась. В произведении господствуют образы какой-то юношеской наивности, радужных мечтаний (чего стоит найденный композитором художественный эффект беззаботного флейтового свиста). Сам Шостакович в свое время говорил, что просто хотел дать людям какой-то роздых после горестей пережитого. Но ведь как бывает в искусстве — не предвестник ли это того образа оттепели пятидесятых, который мы услышали спустя несколько лет в лейтмотиве фильма «Я шагаю по Москве»? Такое вот предвиденье в таком вот абстрактном искусстве, как музыка. Не вдаваясь в музыковедческий разбор, скажу о том, что главный контраст этого пятичастного полотна представляет соотношение музыки четвертой — медленной и всех остальных частей. Словно стремлению погрузиться в страшную подноготную происходящего все время противостоит какое-то настойчивое желание отстраниться, уйти от всего этого. Подобные настроения воплощают все подвижные части симфонии: то это плавное, вальсовое течение жизни, то взрывчатое скерцо, то какой-то плакатный галоп всеобщего веселья, вовлекающего героя в свою стихию отчаянной бездумности. Одним словом, музыка больших идей.
Вот такой же музыкой с явно ощущаемой трагической подоплекой предстала и Скрипичная соната Кара Караева, переложенная Фараджем Караевым для скрипки с оркестром и получившая новое название Quasi uno concerto.
Наверное, у многих музыкантов сама идея подобного переложения (ох, уж эти ремейки) вызвала отторжение и недоумение: почему нужно давать свою версию произведения классика? Но вот произведение прозвучало в исполнении московского солиста Станислава Малышева и, думаю, на большинство публики произвело глубокое впечатление. Получилась своего рода трансформация жанра: из камерной композиция превратилась в симфоническую, а это потребовало более крупных штрихов, более эффектных средств выразительности. В результате образы несколько сместились в сторону зримости и выпуклости. Если в дуэте скрипки и фортепиано трагический подтекст несбывшихся надежд, неосуществившихся мечтаний можно было только улавливать в чуть заметных штрихах музыкального текста, то в условиях концертного жанра идея конфликта личного и общего выступила на первый план. Это «общее» подавалось очень выпукло в оркестровой партии — то в нарочитом маршевом ритме, с которым трогательно спонтанная тема героя вступала в явный конфликт, то в каких-то душещипательных оркестровых подъездах, которым партия скрипки опять же противоречила. Интересно, что в подобном оркестровом переложении абсолютно нивелировалась неоклассическая составляющая этого опуса. Вот такая вот жизнь произведения после… Можно принимать или не принимать, но художественное впечатление сильное.
Предваряя второе отделение концерта, музыковед Джангир Селимханов объяснил свое несколько запоздалое выступление с комментариями по поводу исполняемых опусов тем, что современное искусство, как никакое другое, апеллирует к индивидуальному восприятию и трактовкам слушателей, которым не следует мешать. Да, эмоциональному пылу романтизма ХХ век противопоставил игры интеллекта и воображения. На смену протяженным темам-мелодиям и кульминационным нагнетаниям пришла холодноватая музыка штрихов и намеков. Как образец такого рода искусства прозвучала Вторая симфония «Триптих» Хайяма Мирзазаде, одного из первых учеников Караева, ныне — убеленного сединами мастера. Опус яркий, мастерски выполненный. За графичностью, экономностью средств, раскрывающих всевозможные перипетии жизни одного мотива, угадывалась могучая тень одного из главных мэтров современной музыки Игоря Стравинского. Этот деловой холодок в изложении материала, эта лежащая на поверхности ирония, скрывающая глубоко запрятанные эмоции, а также некая контурность в обрисовке событий — все свидетельствовало о мастерстве и отменном вкусе. Плюс органичность в преломлении национальных корней, унаследованная Мирзазаде от своего учителя.
И, наконец, в заключение концерта прозвучал опус итальянского композитора Респиги под названием «Пинии Рима». Предпосланный исполнению поясняющий комментарий музыковеда Селимханова явился в данном случае абсолютно необходимой преамбулой к музыке, потому что наверняка многие из сидящих в зале не знали, что «пинии» — это название красивых деревьев, украшающих дорогу к Риму, как и то, что произведение, созданное в 1924 году, было особенно любимо диктатором Муссолини и ровно поэтому запрещено в СССР диктатором Сталиным. Между тем музыка эта, красочная, мелодичная, по своему стилю принадлежит скорее веку романтизма, включена же в программу фестиваля как одна из почитаемых Караевым партитур. Опять же повод для размышлений о вкусах, путях развития таланта и мастерства. Композиция была исполнена на одном дыхании: роскошные, буквально переливающиеся блеском оркестровые краски плюс продемонстрированное дирижером прекрасное чувство формы, направленность ее к кульминации, которая прозвучала очень эффектно с участием расположенных на верхних балконах духовых. Достойный, по-настоящему праздничный аккорд, соответствующий началу фестивальной недели.
